По проспекту Ленина бродят бородатые хипстеры и загорелые девушки в микро-шортиках; с небрежной грацией фланируют сквозь толпу велосипедисты, скейтбордисты и обладатели самокатов с электроприводом; в старинном, сталинских времён фонтане напротив дома Севастьянова жизнерадостно бултыхаются дети от двух до десяти (те, что от двух - в одних трусиках, которые постарше - прямо в одежде);
на улице Вайнера бренчат гитары, бродят ростовые куклы, рекламирующие пиццерию "Пицца миа" и что-то там ещё, решительные барышни раздают прохожим флаеры торговых компаний и листовки политических партий; одиночные голуби картинно прочерчивают ущелье между торговыми центрами "Пассаж" и "Успенский" красивой стремительной диагональю, и знакомый по позапрошлому лету индеец с бурятским лицом, ловко жонглирующий полдюжиной разнокалиберных флейт, флейтищ, флейточек, ракушечных погремушек и трещоток - гляди-ка! - снова пританцовывает в такт музыке на том же месте, что и два года назад.
Вечером над набережной висит большая округлая луна, музыка из уличных кафе и ресторанчиков временами почти заглушает звуки буги-вуги и линди хопа; от реки тянет свежестью, подсвеченные светодиодной лентой катера проносятся мимо, раскачивая тёмные волны, а около одиннадцати, под самый конец опен эйра, небо над противоположным берегом расцветает салютом, словно в финале пафосного американского фильма.
А потом ты бредёшь обратно на вписку, сначала по набережной, потом снова по проспекту Ленина - мимо передвижных кофеен, мимо юных парочек, запоздалых семейств с нарядной шумной малышнёй и разновозрастных, разношёрстных компаний, сквозь всю эту оживлённо гудящую, пьяную внезапно подаренным, не по сезону южным летом толпу, и чувствуешь себя - нет, даже не Томасом Гарвеем, а рядовым членом экипажа "Нырка", прибывшего в Гель-Гью с грузом черепахи; замотанным матросом, который планировал всего лишь пропустить пару кружек пива в портовом кабаке, а вместо этого обнаружил себя в самом центре буйного карнавала.