...Вот лежу и понимаю - рано или поздно я буду точно так же лежать и - всё. На этом всё кончится. По-настоящему. Совсем. И это никак нельзя отменить, это случится. И чувство грани у меня обострённое, чувство хрупкости жизни, быстротечности бытия.
Я понимаю, что мы все надеемся на бога, какую-нибудь другую форму существования, кто на рай-ад, кто на реинкарнацию - ну каждый себя уговаривает в меру культурной испорченности, ок. Но вот в этот момент абсолютной честности понимаешь, что это всё просто успокаивалки - гарантий нет и не будет никогда. И когда ты вот так будешь лежать в последний раз, то до лампы тебе будут все твои теории, столько лет утешавшие тебя. А будет просто ужасно, ужасно, невыносимо страшно. И этого не избежать (с)
Я помню этот страх.
Я достаточно далёкий от любой религии человек, привыкла считать себя атеистом и материалистом, и мне до боли знакомо мучительное и трепетное переживание за ту маленькую_вселенную, которая скрыта в каждом человеке и неизбежно должна исчезнуть со смертью его тела.
А потом, год назад, умерла моя мама.
И совершенно неожиданно для себя я поняла, что смерть - это не про ужас, это про свободу.
Смерть - это освобождение.
И я запомнила это невероятно сильное и невероятно светлое ощущение, накрывшее меня на следующий день после маминых похорон (хотя до этого мне просто физически было плохо от горя).
Не то, чтобы после этого я совсем перестала бояться смерти.
Но... попустило.
А ещё год спустя, в достаточно банальной, чтобы не сказать - трагикомической - ситуации я вдруг очень остро ощутила, насколько человек не тождественен своему телу, не сводится к нему.
Я сидела на балконе филармонии на концерте симфонической группы Resonance - ровно по центру, прямо напротив сцены.
Моё бедное, измученное, простуженное тело было обуреваемо целым букетом самых неромантичных болячек.
Телу было плохо, тело, как клюевское Дитя-без-Глаза, хотелонемедленно умереть есть, писать и спать.
И это тело было частью меня - но совсем небольшой, незначительной и отнюдь не главной частью.
И я - настоящая я, растворившаяся без остатка в том мощном и властном действе, которое творили на сцене полтора десятка музыкантов - имела к этому телу лишь весьма условное и опосредованное отношение.
Моё бедное, измученное, простуженное тело было обуреваемо целым букетом самых неромантичных болячек.
Телу было плохо, тело, как клюевское Дитя-без-Глаза, хотело
И это тело было частью меня - но совсем небольшой, незначительной и отнюдь не главной частью.
И я - настоящая я, растворившаяся без остатка в том мощном и властном действе, которое творили на сцене полтора десятка музыкантов - имела к этому телу лишь весьма условное и опосредованное отношение.
Я пока не знаю, как соотнести этот опыт с моим материалистическим мировоззрением, но с того момента я воспринимаю как аксиому, что дух наш неизмеримо больше, сильнее и долговечнее, чем наше хрупкое и уязвимое тело, имеющее свойство изрядно портиться к концу срока эксплуатации.
Страх небытия больше меня не преследует.
