quod_sciam в most deject and wretchedВот по поводу мученицы Офелии.
Он к ней не то чтобы плохо относится...
Просто он, принц Гамлет, th' expectancy and rose of the fair state, the glass of fashion and the mould of form, th' observ'd of all observers, — как порой и все мы, чада праха, — полагает, что хорошо относиться к предмету любви несколько избыточно. Уже ведь и так весь там, хорошее отношение осталось по ту сторону обложки, коли роман открыт, где же и быть собою, где не играть, но дышать, как дышится, если не в этом состоянии?.. Искренность, ну.
Есть ещё хорошая фраза, благодетельная фраза, как сказал бы папенька нашей героини: по-своему любит, как умеет.
Умеет вывернуть наизнанку, наплевать яду в глаза и обругать последними словами, в чём поддерживаем и оправдан сонмом шекспироведов: она же его обманула!.. она по наущению!.. он разочарован и уязвлён!.. и потом, у принца весь гуманизм в голове треснул и пришёл в кризис, какая Офелия, вы о чём. А, ещё забыла из последнего, про торговца-рыбой-сводника и, увы, небезупречное поведение девицы — она, вроде как, от Гамлета беременна, за что её и топят в рассуждении престолонаследия.
Разочаруешься тут, с незаконченным высшим образованием.
Фабула "Гамлета", очищенная от философии и поэзии, есть стыдное пошлое позорище, как всякая история про людей.
Голыми глазами, без предубеждения и приуготовления с золотыми буквами на корешке, без понимания того, откуда вдруг вылупился на сломе столетий герой, который ничего не делает толком, а когда делает, выходит бестолочью, и всё ходит, ходит, бубнит, рефлексирует, как блеют иные студенты... нет, лучше на это не смотреть, перекосит лицо таким невритом, что впору самому себе капать в ухо белену.
Девочке хочется быть Офелией при Гамлете, чтобы если уж тонуть, то на долгую добрую память.
Кого только не назначишь в принцы, чтобы не от бытового психологического насилия с ума сходить, но быть действующим лицом гениальной трагедии. Великая, великая Байетт, наша наставница дама Антония, говорила же, что девочки любят печалиться — это позволяет им почувствовать себя сильными. Значимыми, добавлю я своим лимонным соком по полям, не претендуя на видимость, пока не согрелся лист от упорного перечитывания.
Мученица Офелия в колыхании зеленоватых волос, обрамлённая рыбами и цветами, обереги девочек от поиска себя в попустительстве принцевой как-умеет-любви, не давай им развращать тех, при ком так хочется лишь молчать и дышать тихонечко, покорностью и увлечённым соучастием, ухвати их стылыми пальцами за руку всякий раз, когда вступают в обречённую павану: да, принц... нет, принц... тем больше была я обманута.
Ради Гамлета, он, тот, что у Шекспира, не заслужил этих эрзацев и скверных тряпочных копий.
O, help him, you sweet heavens!
Он к ней не то чтобы плохо относится...
Просто он, принц Гамлет, th' expectancy and rose of the fair state, the glass of fashion and the mould of form, th' observ'd of all observers, — как порой и все мы, чада праха, — полагает, что хорошо относиться к предмету любви несколько избыточно. Уже ведь и так весь там, хорошее отношение осталось по ту сторону обложки, коли роман открыт, где же и быть собою, где не играть, но дышать, как дышится, если не в этом состоянии?.. Искренность, ну.
Есть ещё хорошая фраза, благодетельная фраза, как сказал бы папенька нашей героини: по-своему любит, как умеет.
Умеет вывернуть наизнанку, наплевать яду в глаза и обругать последними словами, в чём поддерживаем и оправдан сонмом шекспироведов: она же его обманула!.. она по наущению!.. он разочарован и уязвлён!.. и потом, у принца весь гуманизм в голове треснул и пришёл в кризис, какая Офелия, вы о чём. А, ещё забыла из последнего, про торговца-рыбой-сводника и, увы, небезупречное поведение девицы — она, вроде как, от Гамлета беременна, за что её и топят в рассуждении престолонаследия.
Разочаруешься тут, с незаконченным высшим образованием.
Фабула "Гамлета", очищенная от философии и поэзии, есть стыдное пошлое позорище, как всякая история про людей.
Голыми глазами, без предубеждения и приуготовления с золотыми буквами на корешке, без понимания того, откуда вдруг вылупился на сломе столетий герой, который ничего не делает толком, а когда делает, выходит бестолочью, и всё ходит, ходит, бубнит, рефлексирует, как блеют иные студенты... нет, лучше на это не смотреть, перекосит лицо таким невритом, что впору самому себе капать в ухо белену.
Девочке хочется быть Офелией при Гамлете, чтобы если уж тонуть, то на долгую добрую память.
Кого только не назначишь в принцы, чтобы не от бытового психологического насилия с ума сходить, но быть действующим лицом гениальной трагедии. Великая, великая Байетт, наша наставница дама Антония, говорила же, что девочки любят печалиться — это позволяет им почувствовать себя сильными. Значимыми, добавлю я своим лимонным соком по полям, не претендуя на видимость, пока не согрелся лист от упорного перечитывания.
Мученица Офелия в колыхании зеленоватых волос, обрамлённая рыбами и цветами, обереги девочек от поиска себя в попустительстве принцевой как-умеет-любви, не давай им развращать тех, при ком так хочется лишь молчать и дышать тихонечко, покорностью и увлечённым соучастием, ухвати их стылыми пальцами за руку всякий раз, когда вступают в обречённую павану: да, принц... нет, принц... тем больше была я обманута.
Ради Гамлета, он, тот, что у Шекспира, не заслужил этих эрзацев и скверных тряпочных копий.
O, help him, you sweet heavens!